Сайты ГЛАВУПДК 
Можно всю жизнь заниматься изучением Москвы. Вгрызаться в материал через призму человеческих судеб или исторические факты, используя для этого технологии или ассоциации с музыкой или поэзией, или относиться к городу, как к родному человеку, давно знакомому, но вызывающему самые теплые чувства. Важно при этом каждый раз находить уникальные места и новые истории, только укрепляющие познавательный интерес.
О том, как сделать хобби делом своей жизни, о роли истории и культурного наследия для молодежи, а также о роли современных технологий в знакомстве с историей, рассказал ведущий телепрограммы «Пешком» на телеканале «Культура» Михаил Жебрак.
– Михаил Юрьевич, Вы известны своей самозабвенной влюбленностью в Москву! На Вашем счету три путеводителя по столице, телепередача на канале «Культура», которая выходит в эфир уже 12 лет. С чего начался интерес к прогулкам по городу?
– Когда и как родился этот интерес, уже и не вспомнить. Мне просто хотелось знать больше о родном городе, поэтому я с юности изучал Москву, со страстью выписывал любопытные факты из газет и книжек в блокнот. Для меня, непоседы, «вгрызание» в знания действовало и действует укрощающе. Чтобы количество перешло в качество, дал себе задание посетить все мемориальные музеи-квартиры, записаться во все библиотеки, посетить все парки Москвы – взять охватом. Утрирую, конечно – записался-то я только в девять из ста московских библиотек, а последний парк посетил уже со своей съемочной группой.
Краеведение всегда меня привлекало: вел краеведческую колонку в газете «Московский Комсомолец», писал материалы для рубрики «Культура». Затем были другие газеты, радио.
– Можно сказать, Вы всю жизнь занимаетесь любимым делом.
– Со времени хобби стало профессией, да.
– Как можно описать Ваше отношение к Москве?
– Сейчас к нашему городу отношусь как к родственнику, от которого, впрочем, устаешь. Но после разлуки наслаждаешься радостью встречи.
– Как начинается работа над книгами и подкастами? Нет ощущения, что Вы уже практически всё знаете, или удается в процессе деятельности открыть для себя что-то новое?
– Ощущение, что все уже сказано, возникает, конечно. Это все равно, что в десятый раз прийти на Красную площадь и воскликнуть: «О, а это что-то новенькое!». Зрителей и слушателей уже не удивить рассказами, например, о Ленинградском вокзале – все любопытные исторические факты и курьезы давно известны. И даже любопытную мысль повторить – сложно, сработает она только, если озвучена в моменте.
Однако информация – ресурс неисчерпаемый, прикасаться к которому можно через разные призмы: людей или фактов, технологий или собственных ассоциаций.
Кто-то пишет, кто-то фотографирует Москву, у меня же городские объекты связываются с поэзией – в своих программах я использую великие произведения, которые, нам взгляд, соответствуют тому или иному объекту в Москве.
– Расскажите, пожалуйста, о наиболее удивительном здании или месте, в котором Вам посчастливилось побывать.
– Я всегда замечаю что-то любопытное! Из недавнего: институт, в котором работал Петр Леонидович Капица. Место полузаброшенное, есть совсем оставленные помещения – безумно интересно. При этом это не такая уж и «заброшка», как сказала бы молодежь, там до сих пор ученые работают, сохранился и дом П.Л.Капицы. Непередаваемые ощущения!
Ярчайшие воспоминания оставил особняк Зинаиды Морозовой (Дом приемов МИД России, ул. Спиридоновка, д. 17), где мне посчастливилось снимать три раза, в том числе и отдельную передачу об этом здании. Сама фактура: и исторический контекст, и интерьеры здания помогли нам сделать интереснейшую программу. Работать в особняке, построенном Федором Шехтелем и Михаилом Врубелем, рассказывать мистическую историю Саввы Морозова, его убийства или самоубийства в Ницце – большая профессиональная удача. Кстати, и подход мы нашли для такого повествования и случай соответствующий – снимали на хромакее, а я был одновременно и ведущим, и привидением.
Но не архитектурой единой! Меня всегда восхищали скульптуры Степана Эрьзи, однако любовь эта жила на дистанции. Дело в том, что в Москве он мало представлен – в Третьяковской галерее выставлено 4 его работы, еще 30 хранятся в запасниках Русского музея. Хотя я и понимал, что влюбляться в скульптуру по картинкам – последнее дело, но изображения не оставляли сомнений: перед глазами – работы гения.
На мое счастье Республика Мордовия пригласила нас в Саранск снять фильм об Эрьзе, где работает музей, полностью посвященный его творчеству, представлена коллекция из 200 работ. Такие проекты зажигают и неминуемо дарят новые открытия. Только представьте: мой оператор, человек воспринимающий искусство душой, а не через призму сухих фактов и техники, смотря на работы Эрьзи, восклицает: «На Сергея Конёнкова очень похоже, но посильнее будет!». И уже после этого мы обсуждаем не съемочный процесс: фокусы и планы, а эпоху, дружбу Эрьзи и Конёнкова, особенности их творческих методов…
– Ваши проекты пользуются популярностью среди молодежи. Считаете ли Вы, что интерес к истории и культурному наследию снова в моде? Или эта мода не прекращалась?
– Молодые люди всегда с особой охотой интегрируются в жизнь, стремятся открывать для себя места, в которых они живут. И сегодня эту жажду как никогда просто удовлетворить – история стала доступной.
Например, путешествия уже переросли формат паломничества или похода на байдарках, а становятся чем-то вроде прикладного краеведения. И информации более чем достаточно – есть и блогеры, и соответствующая литература. Причем часто люди знакомятся с местами через совершенно бытовые вещи: вкусный кофе, пекарни с историей и так далее. И в этом ничего плохого нет! Мы тоже когда-то учились любить Москву по Гиляровскому.
Или другой пример – уже 15 лет держится мода на экскурсии, которая переживала разные всплески: был и геопоиск – квесты для молодежи, был и «Бегущий город», были и самокаты, но при этом была и традиционная экскурсия. Опять же молодежь выбирает свои форматы экскурсий, часто интерактивные.
– Здесь хотелось бы вернуться к теме особняка Морозовой. Недавно ГлавУпДК при МИД России представило мобильное приложение с иммерсивным спектаклем «Внутри особняка», которое позволяет совершить «прогулку» по этому зданию. Какую роль Вы отдаете современным технологиям в знакомстве с историей? Способна ли такая форма привлечь внимание молодых россиян к истории Отечества?
– Недавно в одной из передач я сравнивал Третьяковскую галерею и галерею Глазунова. У первых подход: «Давайте начнем с начала: с XVIII века, классицизм – романтизм – передвижники». Сам Павел Третьяков говорил: «Вот я собрал, и больше не увеличивайте коллекцию, все лучшее я уже купил. Как повесил, так и оставьте», – коллекционеры и должны быть такие. Они действительно замыкают, останавливают время.
Но при этом Третьяковка создает Музей братьев Третьяковых на месте сгоревшего дома, в котором они родились. Заново все построили, сделали ультрасовременную экспозицию: стенды можно трогать руками, «говорящие» головы. Первый этаж – мультимедийный, на втором –подлинные предметы, встроенные в восстановленный интерьер. В итоге посещение музея становится потрясающей игрой: гости гадают, что здесь настоящее, а что – привнесенное. И такой подход на 100% работает.
Другой пример – галерея Глазунова с восхитительной коллекцией, предлагающей изучать историю по подлинникам. Знаменитый художник был человеком очень состоятельным, безумно любящим собирательство, и имел колоссальную коллекцию. В галерее три этажа отведены коллекции художника: круглый зал – ротонда – с портретами государей наших в полный рост, как и полагалось писать в XVIII-XIX вв. Казалось бы, Илья Глазунов – наш современник, а музей будто бы из XIX века с позавчерашним подходами – все «по правильным немецким технологиям»: стенды, витражи, ограждения, чтоб никто никуда не прошел…
Будущее, на мой взгляд, в симбиозе подлинного и нового. Главное соблюдать аккуратный баланс и не терять подлинность, пытаясь привлечь аудиторию.
У меня есть опыт сотрудничества в качестве консультанта, москвоведа, с командами, которые потом перерабатывали материал под современные средства подачи информации. Молодежь это любит, и это прекрасно, но я другого возраста, и мне не очень комфортны эти форматы.
– Давайте включим фантазию. На каком объекте Вы были бы рады увидеть современные технологии?
– Представьте, приходишь в храм священномученика Климента папы Римского в Замоскворечье, а тебе трехмерный настоятель говорит: «У меня все подлинное, иконостас 1772 г…», – и рассказывает историю места и святынь. И все это красиво «упаковано», приправлено байками. За такими проектами, конечно, будущее.
Идей таких много. Например, недавно встречался с людьми, эдакими «Маниловыми», мечтавшими поставить бинокли у Воскресенских ворот, в которых можно увидеть картинки 200–300 летней давности.
И действительно, было бы интересно увидеть город начала XX века. Например, в виде мультика по центральным площадям Москвы: Гиляровский на извозчике проехал, например, мимо полупьяного Саврасова – спившегося художника; тут же городовой тебе козырнул, увидев, что ты на него смотришь. Технологии такие реконструкции делать позволяют. Покрутишь колесико у бинокля – сменяются исторические эпохи: от современности через сталинские «высотки» и до дореволюционных домов.
– Расскажите, пожалуйста, о Вашем любимом архитектурном стиле.
– Я как все москвичи люблю классицизм и искренне считаю, что Россия – родина этого стиля. Но Москва классицизма сгорела в 1812 году, появился ампир – то, что мы сейчас видим в городе. Еще меня трогает конструктивизм, эта честность конца 20 – начала 30-х годов, она крайне любопытна. И выделю еще возрождение русского стиля конца XIX века и неоклассицизм.
Мне в целом интересно изучать историю архитектуры, любопытны взаимосвязи. У меня нет негатива ни к какому стилю, даже современная архитектура не раздражает – видно же, что люди вкладывались, старались.
Современные блогеры придумали новый термин – капром – капиталистический романтизм: много стекла, колонны, все пышно и богато, с потугами на современность. Но это не современная архитектура, а немного дурновкусие.
Иногда вижу, малые города так преображаются, а люди приходят и говорят: «Дурновкус!». Но где есть то мерило?! XVIII век? Париж? Санкт-Петербург? Вспомните, и Москву считали когда-то провинциальным городом, с архитектурой, вызывающей смех.
– Как Вы оцениваете степень сохранности исторического облика столицы?
– У нас в крови нет идеи и цели такой: «сохранять», к сожалению. Так было и в XVIII веке – Екатерина сносила Кремль, собиралась строить на его месте дворец; реновации прошлись и по XIX веку; а про Советское время даже не буду говорить. Это наша особенность, менталитет: мы не умеем жить в старом, не умеем ему радоваться и ценить прошлое.
При этом город не может не развиваться, как бы ни хотели сохранить старую Москву, такое невозможно. Сохранить на какой момент? 1610? 1832? Поэтому и придумывают всякие списки: это здание уникальное, их столько-то, а это чуть менее уникальное, но они тоже должны сохраняться, их столько-то. Пусть списки будут! Пока мы не научимся ценить, мы все равно будем перестраивать Москву.
Конечно, историческая застройка постепенно уходит. Какой-то знаковый особняк не снесут, думаю, никогда. А вот надо ли сохранять трехэтажный старый дом, который за этим особняком стоит? И да, и нет. Вопрос, конечно, снова упирается в деньги.
Взять хотя бы крепостные укрепления – стены сохраняют не из-за исторического наследия, а потому что разбирать их – занятие дорогостоящее, поэтому они и сохранились во многих итальянских городках. Там, где есть деньги, и стен нет.
Жить в старом доме, значит, быть готовым содержать его, принимая на себя следующую модальность: «За свои деньги отреставрирую. А кондиционер установлю хоть в холодильник, только чтобы он не торчал на фасаде».
– Все больше исторических зданий получает приспособление под современное использование – исторический контекст сочетается с функциональностью. Как Вы относитесь к этой деятельности? Какие из современных практик считаете наиболее удачными?
– Отношусь крайне положительно! Ярчайший тому пример – театр Геликон-опера. Хозяйка этого дома на Большой Никитской, 19 была та еще прихотница: фасад – в одном стиле, двор – в другом, интерьеры – совсем разные. Двор – в русском стиле и с пузатым крыльцом, в наше время на этом месте вырыли огромный котлован и опустили в него зрительный зал, так что былое крыльцо стало царской ложей. Теперь сцена там, где когда-то был каретный сарай, только ниже по уровню, а верхнее украшение сарая стало украшением над дугой сцены. Здание и сохранило историю, и продолжило жизнь.
Мне нравится разумное использование, когда старое обыгрывается и охраняется, но и приобретает новые функции.
– Как Вы думаете, какой будет Москва через 20–40–60 лет? Сможет ли она прийти в будущее, сохранив память о прошлых эпохах?
– Не последний писатель, умнейший Герберт Уэллс в конце XIX века сказал: «Лондон до второго этажа домов будет завален конским навозом. Ведь население растет – сколько же будет лошадей». Как-то не угадал! Но и сейчас ничего не поменялось, предположить, каким будет наше будущее – сложно, так сильно технологии меняют мир.
Мне кажется, тенденция стремится к сохранению фасадного ряда или вообще только фасадов построек XVIII и XX веков в качестве первой линии, а в глубине – современность. Москва-сити и точечная застройка прошлого перед ней – будто бы это и есть наш вектор движения. Опять же, не думаю, что угадал… (прим.: улыбается)
– Как человеку без профильного образования научиться разбираться в архитектуре?
–Это несложно: книги и интернет – в помощь. Важно не только самостоятельно изучать материалы, но и найти проводника в мир новой информации: профессора, журналиста, блогера, критика.
Для меня такой личностью стал Григорий Ревзин – один из лучших архитектурных критиков нашего времени. Для меня он – профессор, который ведет мой познавательный интерес, уже много-много лет.
– Расскажите, пожалуйста, о Вашем любимом районе или здании в Москве.
– Повторюсь, Москва и ее районы для меня как большая семья – любимчиков нет, но каждый интересен. Мне нравится районы, где я живу: Текстильщики, Новогиреево – что угодно; Пушкинская площадь, где учился… Но опять же эта любовь, подобная той, что испытываешь к родственнику, которого давно и прекрасно знаешь.
Есть, конечно, места, в которых оживают воспоминания детства, юношества – моменты, когда все было в первый раз – ярче, острее, любопытнее. Они меня трогают, но именно этим своим теплом.
– В какую эпоху Вы бы хотели отправиться? Что вызывает наибольший интерес?
– Конечно, в те времена, когда Петр I рубил головы – не хочу. Звучит азартно, но только в романах. Я хотел бы оказаться в конце XIX века, когда Москва была конная, без канализации и очень разнообразная – по одному тротуару шел босяк, в прямом смысле этого слова, и дама, даже летом укутанная в 3–4 слоя ткани, и мужчина в костюме-тройке и лаковых перчатках. Увидеть, почувствовать такую Москву было бы любопытно.
Запахи, звуки дают совсем другой опыт. Конечно, есть места на Земле, где такая картинка до сих пор жива. Например, Каир – в некоторых районах машин почти нет, люди передвигаются на ослах, колясках, велосипедах. Для нас сегодня это экзотика, даже местами пугающая, но ведь такой была жизнь в Москве чуть меньше двух веков назад. «Ой, это восток!», – нет, это не восток, это Москва: Китай-город, центр, XIX век.
